Встречи.
Главная страница

Записки психиатра
Заглавная страница.

Сука.
Заглавная страница

-9-

По дороге домой я вспоминал разговоры с Тернер и Лайкиным. Выйдя из машины, я увидел себя сидящим в кресле Тернер. Эх, хорошо бы поговорить с Кириллом. Что, на самом деле, произошло? Я вспомнил лицо Тернер перед её предложением Штайну заведования и сравнил с недавно увиденным. Что произошло?

Жена встретила меня радостным сиянием: "Может хоть как-то покроем минус".

-Обратим в вечный плюс. Хорошо бы к тому же, не разбазаривать на всякую дрянь….

-С тобой невозможно ни о чём разговаривать серьёзно. Я покупаю только самое необходимое, - нервно затрясла головой Лариса.

-Бред какой-то, ничего сказать нельзя, всё в штыки, - в сердцах бросил я, подумав, - На воре и шапка горит.

-Бред! Так пропиши мне Галидол ( нейролептик- лекарство от психоза) или лучше сразу же закрой в дурдом.

-Лучше и то и другое…

-Я знаю твоё отношение, - взвилась Лариса и выскочила из комнаты, наотмашь хрястнув дверью.

-Всё. Светлый период завершился, - пожал я плечами и прошёл к себе. Мы давно должны были бы развестись. Я не знаю, зачем и почему остаюсь с этой женщиной. Сначала думал из-за детей. Потом понял, что из-за детей нельзя сохранять брак. "У нас с ней всё на самом деле брак". Нормальный мужчина давным-давно оставил бы её. То, что мы ещё вместе – это показатель моей слабости и дурости. Несколько раз я хотел с ней развестись, да всё оставался. То она уговаривала, то становилось жалко детей, то даже не знаю, почему, а может, удерживала леность идти к адвокату. Один раз я всё же дошёл до адвоката, но он заломил чрезмерную цену. Я стал поискивать другого, и дело затерялось в долгом ящике.

На следующий день я не работал - взял отпуск, чтобы пойти в банк и поросить новую кредитную карточку. Потому утром проснулся позже обычного. Вставать не хотелось. Решил поваляться, наслаждаясь возможностью никуда не торопиться.

В этот момент в комнату вбежал старший сын, один из двойняшек – высокий, мускулистый, по-взрослому развитый Ариэль: "Папа, теракт на перекрёстке Бейт Лид".

Я включил телевизор. Внутренняя дрожь. 21 убитый, более 60 раненных. Солдаты возвращались в свои части. Из 60 раненных, большинство останется на всю оставшуюся жизнь инвалидами. И пойдут новые посттравматики. Проклятье…

-Доктор Гершензон, пришла женщина, у которой вчера погиб внук на Бейт Лиде. Вы примите её?, - встретила меня старший регистратор Лили, у которой как всегда всё написано на лице, а глаза за очками чуть не плачут. Вторая регистратор Рики только вздыхала и нервно крутила головой.

-О чём речь, и без очереди.

-Напротив кабинета сидела огромная, толстая арабка, плотно упакованная в серенькое платье до пят, дополняемое на головном конце такого же цвета платком оставляющим белому свету лишь разрешённое лицезрению чужого мужского глаза содержимое овала. Шариат он и есть шариат. Рядом плакала пожилая женщина. Увидев меня, арабка вскочила, как подхваченная ветром пушинка – это с такими-то габаритами.

-Нет, первая,- кивнул я на жертву арабского террора. Видимо мой голос прозвучал столь выразительно, что она лишь скорчила большое недовольство, но молча вернулась на место.

В кабинете женщина продолжала плакать. Лишь несколько минут спустя она затихла и посмотрела на меня.

-Я – доктор Гершензон. Как вас зовут?

-Батья Литманович. Погиб мой единственный внук… Мои родители не пережили Освенцим. Вся наша семья 8 человек осталась в Освенциме. Братьев-близнецов изуродовал и умертвил Менгеле. Я выжила. Меня спасли русские. С огромным трудом после многих лет лечения я смогла родить. Единственная дочь. Больше не смогла… - женщина опять проплакала несколько минут, - И моя дочка... Я всё говорила: "Роди ещё". Не хотела… Карьера… Это мой единственный внук. Всё. Гитлер нас добил… руками арабов. Они доделали его дело. Арафат нас добил. Мой внук. Это был… был… внук был, а я – есть. Какой ужас. Был. Есть. Нет.

В моей голове закрутилось: "Был. Есть. Есть. Был. Гитлер нас добил… Арабы… - потом выплыло увиденное на ленинградском кладбище, - Не был. Был. Не будет никогда".

-Никогда. У меня на руке номер из Освенцима, - Батья оттянула вверх рукав платья – я смог рассмотреть лишь букву "А", - Пережила селекцию Менгеле… и всё. Умру и некому будет сказать по мне Кадиш (поминальная молитва).

Я вспомнил, как Рабин пожимал на лужайке перед белым домом руку Арафата и налился жгучей ненавистью. Ничего подобного в Союзе я не испытывал. Ничего более чудовищного… трудно даже придумать…

-Он такой способный мальчик. Я не могу… я… он… Жив. Там ведь было два взрыва. Первый. Столько ребят погибло. Алон побежал помогать раненым. и тут они взорвали второй взрыв… Он очень хотел в боевые части, но единственный сын, и мы ему не подписали. Он очень обиделся. А ведь если бы мы подписали, то сейчас был бы жив. Это так страшно - вдруг погибают дети и мы-старики должны их хоронить. Я больше не хочу жить, - она перестала плакать.

-Вы собираетесь что-нибудь с собой сделать?

Батья посмотрела на меня, перевела взгляд на окно, опять на меня, прошептала: "Со мной уже всё сделали. Больше некуда. Не знаю. Зачем я? Гитлер убил всю мою семью. Арабы убили моего единственного внука. Зачем я? Что дальше?"

-Я понимаю, как вам сейчас тяжело. Ваша рана ещё так свежа, но пройдёт время, – я не очень верил в произносимые мной слова, - Лекарства так же… - а в голове вертелись омерзительные хари правителей страны, привезших к нам убийц. Они несут личную ответственность...

Пожилая женщина закрыла глаза. Откинулась на спину стула. Затихла. Солнечный луч осветил её лицо.

-Зачем мы все в этом мире? Раз пришли, то следует идти. Арабы только того и хотят, чтобы мы поубивали себя, кого они не добили. Облегчить им работу? Нет ответа, но только не это.

-А что и зачем?

-Не принимайте сейчас необратимых решений, точнее не совершайте необратимых поступков, - я очень часто использую эту фразу.

Пожилая женщина тяжело вздохнула, открыла глаза, вытерла их платком.

Я всё сомневался, но потом предложил: "Может быть в больницу?"

-Нет, - покрутила головой Батья, - Нет. Менгеле меня не добил

Выписал Батье лекарство. Попросил сестру дать ей несколько успокаивающих таблеток: сейчас и домой. Пригласил Литманович назавтра.

Немедленно вслед за Батьей в кабинет заскочила Фариза. Она плюхнулась на стул и тут же завела свою обычную песню: "Работать я не могу, Национальное Страхование мне не платит. Вы не устраиваете мне положенной мне пенсии". Всё это проговаривалось каждый раз и на одном дыхании. Так как Фариза много лет проработала на текстильной фабрике с евреями, то говорила она на довольно приличном иврите.

-Интересно, не стала выступать по поводу очереди. Арабы радуются успешным терактам. Радовалась она или нет? - подумал я.

-Вы должны написать такое письмо в Национальное Страхование, потому что работать я не могу.

-А почему вы не можете работать? – в который уж раз спрашиваю я.

-Потому что мне плохо.

-А что вам плохо?

-А всё, и настроения нет.

В поликлинике обследовали её много раз и ничего не нашли.

-Пойди, знай, врёт она, просто надоело каждый день тащиться на опостылевшую фабрику, или на самом деле, или именно работа, и привела её в кабинет психиатра? Тяжело в дни терактов с арабами. Каждого подозреваешь. Мы живём в совершенно разных мирах… - думаю я и говорю, - Я уже написал два письма в Национальное Страхование…

-Но они мне отказали.

Пожимая плечами, я говорю: "Вы принимаете Прозак (антидепрессант)?"

-Он мне не помогает.

-Тогда повысим дозу, - я выписываю рецепт и даю новую очередь.

Ирина Сегаль не приходит. Мне это очень не нравится. Я звоню ей домой. Ответил грубый, чуть дрожащий баритон: "Чего надо?" "Здравствуйте, говорит доктор Гершензон. Можно Ирину".

-Говорит и показывает Москва, блядь ты вонючая. Всех вас тварей-ёбаных давно задушить надо. Я приду в твою ёбанную контору, вырву из твоей вонючей жопы твои вонючие костыли и напиздихаю ими по твоему мерзкому ебальнику…

-Младший брат, - подумал я, вешая трубку, - Но как с ней поговорить? Придётся послать приглашение по почте. Вмешивать Лидию не хочу. Это – последнее дело. Неожиданно я подумал, что очень не хочу показывать проколы – ожидаемое заведывание приятно грело душу. Следовало поддерживать хорошее впечатление и улучшать его.

Звонок. Легка на помине: "Илья, зайди ко мне".

Испытывая лёгкую тревогу: "Что ещё? Не связано ли с Сегаль?" я вошёл в кабинет заведующей.

-Как дела, Илья? – встретила меня по-русски доктор Тернер.

-Подшиваются, - ответил я про себя и произнёс, - Хорошо, если после вчерашнего...

-Да, да. Такой кошмар. Я не могла вчера смотреть телевизор. Но давай сменим эту жуткую тему. Тебе нравится у нас?

-Даже больше, чем я ожидал.

Доктор Тернер повернулась на своём вертящемся стуле, заняв любимое ей положение – полубоком к посетителю, помолчала: "Какой ужас этот "Бейт Лид". Хотела не говорить, да не могу. У меня мороз по коже. 21 мальчишка убит. 60 инвалидов. Кошмар. Я говорила, что мой муж был правым. Я тоже правая. Наверное, благодаря ему. Эти ужасные ословские соглашения. До них не было таких ужасных терактов. Что будет? - помолчала, развернулась прямо в мою сторону, - Как это и не ужасно, но жизнь продолжается. Занятия, кстати, тоже. Ты должен сдать с первого раза. Мне будет трудно удерживать ставку. Но я уверена в тебе. Как ни в ком другом…"

-Чёрт его знает. Экзамен – это такая лотерея, да ещё попадёшь к какому-нибудь негодяю-садисту, - подумал я и сказал, - Я стараюсь из-за всех сил, - и внезапно меня, как ударило током, - Так она и сглазит. Чего болтать-то? Сам в психоз входишь. /p>

-Я в тебя верю. C моей стороны я сделаю всё, чтобы заведование досталось только тебе. Знаешь, как я сюда попала? Я проходила ординатуру в центральной больнице. Я сдала экзамены второй ступени и была уверена, что меня оставляют. Вдруг меня вызывает главврач и говорит: "Я не уверен, что могу тебя оставить у нас в больнице". То есть, меня выбрасывают на улицу. Мне стало плохо. Я вся в слезах вернулась в мой кабинет и тут же позвонила мужу. Он сказал: "Не реви. Жди моего звонка". Минут через 40 он мне перезвонил и сказал: "Русская мафия в действии". Он созвонился с доктором Соколом – тот у него когда-то служил резервистом – и доктор Сокол сказал, что берёт меня сюда заведующей…

-Что с ней? Она недавно рассказывала мне эту историю, но чуть иначе. Раннее слабоумие что ли?

Доктор Тернер о моих мыслях не догадывалась: "Формально получить заведование можно только через два года после сдачи экзамена, но есть всякие уловки, мы используем их и для тебя, чтобы занять эту должность заведующего и сразу же после экзамена. Всё зависит от желания начальства. Так я и оказалась здесь, - доктор Тернер опять замолкла, - Но позвала я тебя не для этого. Так вот. У нас начинает работать новая медсестра вместе с Иланой. Зовут её Даниэла. Я её знаю. Её надо как минимум два раза в неделю хлестать по щёкам, чтобы приводить в чувство. Но выбора у меня нет: очень важный человек просил её пристроить. У неё муж – большой человек в "Эль Але"(авиакомпания). Короче, я принимаю. Она, кстати, работала медсестрой в тюрьме. Кроме того, она хочет исполнять в диспансере и административные функции. Мы с Менди и Даниэлой решили, что они и ты образуете некую руководящую единицу и начнёте потихоньку перенимать у меня административные функции". Какой всё-таки ужас…

возврат к началу.